Стихи Валентина Берестова (список)

А думал я, с детством прощаясь,
Что нет возвращенья туда.
Теперь я легко возвращаюсь
В далёкие эти года.
Иду к незабытому дому.
К друзьям незабытым бегу.
Но только в том мире любому
Судьбу предсказать я могу.

А что касается зеркал,
Не в них я верности искал.
Не нам, а этой вот минуте
Они верны. И всё равно
Они не отражают сути
Того, что в них отражено.

Консерватория. Опять у входа
Стою и жду средь юного народа.
И, Боже, до чего он не похож
На ту былую, нашу молодёжь.
С тобою мы, ты помнишь, были раньше
Я дылдой, ты приметной великаншей?
Но молодые жители Земли
Нас, кажется, давно переросли.
Хоть, впрочем, среди рослой молодёжи
Встречаются и маленькие тоже.
Но и они взирают сверху вниз:
«Вперёд и выше!» – юности девиз.

И в десять лет, и в семь, и в пять
Все дети любят рисовать.
И каждый смело нарисует
Всё, что его интересует.

Всё вызывает интерес:
Далёкий космос, ближний лес,
Цветы, машины, сказки, пляски…
Всё нарисуем! Были б краски,
Да лист бумаги на столе,
Да мир в семье и на земле.

Вещь – это весть.
С веками вещи
Приобретают голос вещий.

Телец Дракона забодал.
Грозит астрологам скандал.
Расположенье звёзд угрозу
Несёт любому их прогнозу.

Вижу, бабушка Катя
Стоит у кровати.
Из деревни приехала
Бабушка Катя.

Маме узел с гостинцем
Она подает.
Мне тихонько
Сушеную грушу сует.

...

Незаметные бациллы
Нас доводят до могилы,
И ничтожнейший микроб
Загоняет прямо в гроб.
А скелет с косою длинной –
Образ грозный, но невинный.

Стригут барашку под машинку
Бочок кудрявенький и спинку.
Не плач, барашек. Через год
Погуще шёрстка отрастёт.

Спит будильник. Спит звонок.
Просыпается щенок.
Просыпается и лает,
Снов приятных нам желает.
«Баю-бай! Баю-бай!» –
Вот что значит этот лай.

Посадили игрушку на полку,
И бедняжка грустит втихомолку,
Что она не игрушка,
Что она безделушка,
От которой ни проку, ни толку.
Посадили игрушку на полку.

Белые цветы рябины,
Гроздья красные рябины.
Между тем и этим лето
Пролетит, как миг единый.

Бессонница. Тоска. Ревнивый бред.
Кто говорит: любви на свете нет?
Каков же должен быть источник света,
Когда такою тенью мир одет?

Что гильзы, фантики и марки,
Значки и прочее добро,
Что все московские подарки!
Билет метро! Билет метро!

Какой подарок мне достался!
По травке мчусь во весь опор.
«Мой папа на метро катался!» –
Кричу, влетая в каждый двор.

...

На лбу бывали шишки,
Под глазом – фонари.
Уж если мы – мальчишки,
То мы – богатыри.

Царапины. Занозы.
Нам страшен только йод!
(Тут, не стесняясь, слёзы
Сам полководец льёт.)

...

Я болен. Родные в тревоге
От всех этих жарких простуд.
Мои всемогущие боги
Кого-то на помощь зовут.
Их лица белее бумаги,
А я раскраснелся в жару.
Как видно, не знают бедняги,
Что я никогда не умру.

Вот болонка из болонок!
Избалована с пелёнок
Сколько шерсти,
Сколько злости
При таком ничтожном росте!

Тихо. Тихо. Тишина.
Кукла бедная больна.
Кукла бедная больна,
Просит музыки она.
Спойте, что ей нравится,
И она поправится.

Под забором у края степей
Сладко спал одинокий репей,
Спал и видел прекрасные сны,
Как он вцепится в чьи-то штаны,
В волчий хвост или в заячью грудь
И в далёкий отправится путь.

Дом ходуном.
Мать ужасом объята:
– Опять дерутся!
Брат идёт на брата.

И гонит нас во двор,
В толпу ребят.
Двор ходуном:
Встаёт за брата брат!

Бродили овцы по горам,
Ходили люди с ними рядом,
И на скалу взобрался храм
Вслед за людьми и вслед за стадом.

О, кровля горного села!
О храм, небесных духов ставка!
В какие выси подняла
Вас эта низенькая травка.

Будь вечным лето, всё бы погорело.
Будь вечной осень, всё бы отсырело.
Зимою вечной всё б оледенело.
Вот вечная весна – другое дело.

Я – буксир. Что же делать буксиру?
Прикрепили – поволоку.
Вот опять я иду на квартиру
К прикреплённому ученику.
Прикреплённый сидит как побитый,
И глядит на учебник с обидой,
И печально кладёт на диван
Приключенческий пухлый роман.
Что глядишь? Я такой же мальчишка
И нисколько тебя не умней,
А учебник – такая же книжка,
Разве только чуть-чуть поскучней.

Был и я художником когда-то,
Хоть поверить в это трудновато.
Покупал, не чуя в них души,
Кисти, краски и карандаши.
Баночка с водою. Лист бумажный.
Оживляю краску кистью влажной,
И на лист ложится полоса,
Отделив от моря небеса.
Рисовал я тигров полосатых,
Рисовал пиратов волосатых.
Труб без дыма, пушек без огня
Не было в то время у меня.
Корабли дымят. Стреляют танки…
Всё мутней, мутней водица в банке.
Не могу припомнить я, когда
Выплеснул ту воду навсегда.

Маленький бычок,
Жёлтенький бочок,
Ножками ступает,
Головой мотает.
— Где же стадо? Му-у-у!
Скучно одному-у-у!

Лежали камни у подножья скал,
И каждый камень, как слеза, сверкал, –
Так был горяч и свеж его излом.

В час буйства сил, землетрясенья час,
Казалось, вдруг опомнился Кавказ
И сам заплакал над свершённым злом.

В двенадцать лет я стал вести дневник
И часто перечитывал его.
И всякий раз мне становилось стыдно
За мысли и за чувства прежних дней.
И приходилось вырывать страницы.
И наконец раздумьями своими
Решил я не делиться с дневником.
Пусть будут в нем одни лишь впечатленья
О том, что я увижу и услышу…
И что же? Очень скоро оказалось,
Что впечатлений нету никаких.
Дом, улица и школа… В школе книги,
И дома книги, и с Вадимом, с другом,
Мы то и дело книги обсуждаем.
А если я по улице хожу,
То ничего вокруг себя не вижу.
Одни мечты плывут, как облака.
Но как-то раз я в уголке странички
Нарисовал кружок и две косички.
О впечатленье этом сотни строк
Я б написал. Да не посмел. Не смог.

В конце припоминается начало.
Почти всё лето птица промолчала.
Зато к зиме, очнувшись от забот,
По-прежнему, по-вешнему поёт.

В лесу молчанье брошенной берлоги,
Сухая хвоя скрадывает шаг.
Есть радость – заблудиться в трёх соснах,
Присесть на пень и не искать дороги.

Друзей не покупают,
Друзей не продают.
Друзей находят люди,
А также создают.
И только у нас,
В магазине игрушек,
Огромнейший выбор
Друзей и подружек.

В острых блёстках снег,
Весь в полосках снег.
Окна в облаках заголубели.
Легче лыжный бег.
Звонче женский смех.
Крепче сон младенца в колыбели.

Горячая седая голова –
Авачинский вулкан. А рядом два –
Корякский и Козельский – великана.
Что твой Неаполь! Сразу три вулкана!
Но не дымил Авачинский, а спал
В тот день, как в Петропавловск я попал.
Вот бухта. Грязных льдин синеют грани.
А дальше в белом блеске, как в сметане,
Скользят за ледоколом корабли.
Вот дремлет сопка на краю земли
Под тощей рощей лиственниц раздетых,
Как будто в рыбьих тоненьких скелетах.
Там, где бежал прибой, лежит припай…
Огромная страна. Но вот он – край.

Ну как я без тебя живу?
Грущу во сне и наяву.
А как наш город? С каждым днём
Красивых женщин больше в нём.

– Что везёшь, лошадка, на возу?
– Хлебушек на мельницу везу.
Зерном мешки набиты,
Чтоб люди были сыты.

– Что везёшь, лошадка, на возу?
– Хлеб с пекарни с мельницы везу.
Мукой мешки набиты,
Чтоб люди были сыты.

– Что везёшь, лошадка, на возу?
– Из пекарни хлебушек везу.
Караваи, булки, пышки!
Ешьте, радуйтесь, детишки!

Идём лесной тропинкой в первый класс,
И паутинки задевают нас.
Колючие хвоинки сыплют ели
На наши плечи, шапки и портфели.

...

Ведь надо же! Брат ещё верит всерьёз
Тому, что давно для меня под вопросом.
Когда он пыхтит, он ещё паровоз.
А мне уже больше не быть паровозом.

Я в детстве дружил с великаном.
Нам весело было одним.
Он брёл по лесам и полянам.
Я мчался вприпрыжку за ним.

А был он заправским мужчиной
С сознанием собственных сил,
И ножик вертел перочинный,
И длинные брюки носил.

...

Мчат колёса по дороге.
Над дорогой мчатся ноги.
Это еду я бегом.
Это я бегу верхом!

Я и сидя бегу,
И встаю на бегу,
И колёса кручу,
И качу, куда хочу.

Порой и мне случалось быть предметом
Немого обожанья и забот.
Младенчество. Лужайка ранним летом.
И девочка сидит, венки плетёт.

И, возложив корону золотую
На стриженую голову мою,
Вся светится. А я не протестую.
Я сам себя кумиром сознаю.

И, радуясь сияющему взгляду,
На девочку гляжу, на облака,
Послушно исполняю роль царька
И ощущаю тяжесть, и прохладу,
И свежесть, и торжественность венка.

Закидывая голову, как птица,
Пьёт верблюжонок воду из корытца.
Он пьёт и пьёт. Напился наконец.
– Пей про запас! – советует отец, –
Ведь то, что на верблюдах возят люди,
Наш брат верблюд везёт в самом верблюде.

Поют сады
На все лады,
Хоть полон рот воды.

Лето, лето к нам пришло!
Стало сухо и тепло.
По дорожке прямиком
Ходят ножки босиком.
Кружат пчелы, вьются птицы,
А Маринка веселится.
Увидала петуха:
— Посмотрите! Ха-ха-ха!

...

Ах, весна, твоими чарами
Околдован наш отряд.
Черепахи ходят парами
И коробками гремят.
На барханчике тюльпанчики
Не пески – цветущий луг.
Свищут суслики, тушканчики
О любви мечтают вслух.
Ураганы вместе с пылью
Ароматы к нам несут,
И бараны щиплют лилии,
И фиалки ест верблюд.
Но кончается приволье.
Зной великий настаёт.
Кустик перекати-поля
Из себя корзину вьёт.

В полку Таращанском когда-то
Комбатом служил мой отец.
Однажды, году в тридцать пятом,
Комбата проведал боец.

Перед четвертною бутылью
И сахарною головой
Сидели, и пели, и пили
Комбат и его вестовой.

...

Вечер. В мокрых цветах подоконник.
Благодать. Чистота. Тишина.
В этот час, голова на ладонях,
Мать обычно сидит у окна.

...

Видно, от доски до доски
Я перелистал словарь тоски,
Знал я все слова наперечёт,
А теперь додумался до сути:
Скорбь и впрямь скребёт
Печаль печёт,
Грусть грызёт,
Беда наотмашь бьёт,
Мука мутит, а кручина крутит.

А там в степи — костра остывший пепел…
Мы дома. Степь отсюда не видна.
И всё-таки, хоть мы ушли из степи,
Из нас не хочет уходить она.

Мы — тоже степь. Мы на неё похожи
Загаром и обветренностью кожи,
И тем, что в сердце носим тишину,
И тем, что видим в городе луну.

...

Быть взрослым очень просто:
Ругайся, пей, кури,
А тех, кто меньше ростом,
Тех за уши дери.

О чём поют воробушки
В последний день зимы?
-Мы выжили!
-Мы выжили!
-Мы живы, живы мы!

Вот двое влюблённых на лоне природы
Читают стихи и жуют бутерброды.
Две толстых вороны на ветках сухих
Сидят и внимательно слушают их.
Уходят… И вслед за четою влюблённой
На место свиданья слетают вороны,
И крошки клюют на примятой траве,
И долго стоят голова к голове.

Вот уж кто не певец никакой.
И не тем, так сказать, интересен.
Дребезжащий, неверный, глухой,
Этот голос совсем не для песен.
Но пою. Понимаешь, пою,
(У тебя мои песни в почёте),
Чтобы голову видеть твою
В горделивом её повороте,
Чтоб в глаза поглядеться твои,
Чтоб они и сейчас заблистали,
Чтобы пусть не о нашей любви –
О любви твои губы шептали.

Если будешь пить чуть свет
Молоко с ватрушкой,
Будешь ты и в двести лет
Бодрою старушкой.

– Убери скорее прочь
Молоко с ватрушкой!
Не хочу, – сказала дочь, –
Делаться старушкой!

Всем очень интересно
У сына узнавать,

Где стол, где стул, где кресло,
Где лампа, где кровать.

И, времени не тратя,
Познаньем увлечён,

То к лампе, то к кровати
Ручонки тянет он.

Всё жду, когда на улицу отпустят,
Кручусь, верчусь у взрослых под ногами.
И наконец не просто отпускают,
А выгоняют из дому меня.
Беда! Мороз весну остановил!
Лопаткой лёд ломаю. Каблуком
Бужу ручьи, освобождаю лужи,
Да так, что брызги ржавые летят!
И, весь в грязи, промокший и голодный,
Иду домой. Стою в углу, как веник.

Не стреляй, охотник!
Собака, не спеши!
Уточка с утятами
Плывут сквозь камыши.

До того красивые!
До того счастливые!
Не дыши, охотник!
Собака, не шурши!

Когда вокруг тебя пустыня,
Когда ещё далёк привал,
В тебе рождается гордыня:
Вот, дескать, где я побывал!
И вдруг, как мудрую усмешку
Людей, что до тебя прошли,
То вышку, то простую вешку,
Смутясь, увидишь ты вдали.

Стоял ученик на развилке дорог.
Где право, где лево, понять он не мог.
Но вдруг ученик в голове почесал
Той самой рукою, которой писал.
И мячик кидал, и страницы листал.
И ложку держал, и полы подметал.
«Победа!» — раздался ликующий крик.
Где право, где лево, узнал ученик.

Плодовых мушек век короткий
Стал для генетиков находкой.
Сегодня – первое знакомство,
А завтра – дальнее потомство.
И эти мухи-дрозофилы
Науке отдали все силы.

Геометр отправился в Египет
Посмотреть на параллелепипед.
И представьте вы его обиду,
Когда он увидел пирамиду!

Медведь ярославский, кудлатый
Шагает, как знамя, подняв
Секиру, которой когда-то
Убил его князь Ярослав.

С удивленьем гляжу на гербарий:
Медуница с иваном-да-марьей,
Лук гусиный с мышиным горохом,
Мать-и-мачеха с чертополохом,
Грустный ландыш с весёлою кашкой
И фиалка с высокой ромашкой
На одной расцветали опушке,
И не знали они друг о дружке!
Дождь осенний за окнами хлынул.
Я сухие растения вынул,
Положил на листы полукругом
И цветы познакомил друг с другом.

Вы все, конечно, знаете Герона?
Теперь он знаменитый человек.
Известно всем, что жил во время оно
Александрийский этот древний грек.

В счастливый миг ему внушили музы
Конструкцию машины паровой,
На что Афины, Рим и Сиракузы
С усмешкой покачали головой.

...

Гляжу с высоты
На обиду.
Теряю обиду
Из виду.

Не идётся и не едется,
Потому что гололедица.
Но зато
Отлично падается!
Почему ж никто
Не радуется?

У солистки платье в блёстках,
Круглый рот, блестящий взор.
А за нею на подмостках
В три ряда – гремящий хор.

...

Голубь ждёт голубку на свиданье,
Как и мы, тревогою объят,
И глядит на солнце в ожиданье,
Как и мы глядим на циферблат.
В небе коршун, а в степи лисица, –
Все могли красавицей прельститься.

Болен. Лежу в палатке.
Читаю хорошую книгу.
Стол. Закопчённый чайник.
Роза в помятой кружке.
Вдруг отрываюсь от книжки.
Что там случилось? Птица!
Птица на тонких ножках
В ярком просвете двери.
Крошки нашла, поклевала
И на меня взглянула
Выпуклым круглым глазом.
Птица в ярком просвете,
Роза в помятой кружке, –
Я этого мог не увидеть,
Читая хорошую книгу.

Тот, кто с гусятами близко знаком,
Знает: гусята гуляют гуськом.
Тот же, кто близко знаком с гусаком,
К ним не рискнет подойти босиком.

«Да что ж такое? – мы переглянулись –
Такого быть не может! Не должно!»
Подсолнухи от солнца отвернулись,
Когда к закату двигалось оно.

...

Давно ль я начал бриться,
И вот уже мне тридцать.

Нарастают снега. Сокращается день.
Год проходит. Зима настаёт.
Даже в полдень за мною гигантская тень
Синим шагом по снегу идёт.

...

«Дана Козявке по заявке справка
В том, что она действительно Козявка
И за Козла не может отвечать».
Число и месяц. Подпись и печать.

Рост населения глобальный –
Факт, разумеется, печальный:
Планета не прокормит нас.
Но ведь и тех, кто гениальны,
На свете больше в сотни раз.
Когда их будет миллион,
Ужель не будет мир спасён?

Деньги и в детстве приятно иметь,
Особенно медь,
Чтоб ею греметь.

Пальцами раскрутишь пятачок,
Станет он вертеться, как волчок,
Спляшет на столе и на полу.
А зимой прижмёшь его к стеклу,
К белому,
Совсем заиндевелому, –

...

Десяток мимолётных вёсен
Нам поздняя приносит осень.
И снова зеленеет озимь.
Снег полежит и вновь сойдёт.
И вновь на комьях свежей вспашки
Цветут ромашки-замарашки,
Вчера ушедшие под лёд.
И снова птицы прилетели,
Но не грачи и не скворцы,
А снегири и свиристели,
Певцы мороза и метели,
Зимы гонцы.

Как нарисовать портрет ребёнка?
Раз! – и убежит домой девчонка,
И сидеть мальчишке надоест.
Но художник, кисть макая в краски,
Малышам рассказывает сказки,
И они не трогаются с мест.

Как нарисовать портрет цветка?
Он не убежит наверняка,
А художник рвать его не станет.
Пусть цветок растёт себе, не вянет,
Пусть попляшет он от ветерка,
Подождёт шмеля иль мотылька
И на солнце, не мигая, глянет.

Навек уедет лучший друг,
Уедет – и ни звука.
Нет безнадёжнее разлук,
Чем детская разлука.

Ты говоришь: «Уехал он!»
А это ж значит – увезён.
Ведь человек лет десяти
Не властен в выборе пути.

...

Кто поезда на полустанке ждёт,
Глядит назад, мечтой летя вперёд.
Да, все до одного туда глядят,
Хоть никому не хочется назад.

Близкое порою нас не тронет,
А чужое кажется родным.
Не поймёшь, хохочет или стонет
Дикий голубь голосом грудным.
Чуть примолк и начинает снова,
И зовёт меня в степную даль.

...

В дневнике заданья на дом
И стоят отметки рядом.
До чего же хороши!
Ну-ка, мама, подпиши!

Я малышей люблю от всей души.
За что? За то, что это – малыши.
Люблю и великана всей душой.
За что? За то, что он такой большой.

Зло без добра не сделает и шага,
Хотя бы потому,
Что вечно выдавать себя за благо
Приходится ему.

Добру, пожалуй, больше повезло
Не нужно выдавать себя за зло!

Зачем он сделал этак, а не так,
Я размышлял и попадал впросак.
Мол, странности. Мол, солнце не без пятен.
Но чуть предположил, что он – дурак,
Весь смысл его деяний стал понятен.

Когда леса ещё таят
Оцепененье ночи,
Берёзы тучею стоят,
Лиловые от почек.

И облака белее дня,
И чисты ветра струи.
И зеленеют зеленя
Сквозь дымку дождевую.

К нам доктор Лебедев пришёл.
Он шляпу снял. Он сел за стол.
Не понимая ничего,
Мы с братом смотрим на него.
Он без халата. Он с женой.
Он не спросил: «А кто больной?»
И раскрывать не надо рот,
Когда он ложечку берёт.
Он просто гость. Но странный гость,
Который видит всё насквозь.

Жил я в раннем детстве в доме у колодца.
Ждал, когда ведёрко у кого сорвётся.

И тогда соседи к нам стучали в сени,
Где в углу под лавкой их ждало спасенье.

Выходила мама и весьма любезно
Им вручала «кошку» с лапою железной.

Три железных когтя и в ушке верёвка.
Всех соседей «кошка» выручала ловко.

Шлёпалась в колодец, шарила, искала
И ведро за дужку лихо поднимала.

И соседи «кошку» возвращали маме
И на нас глядели добрыми глазами.

Всяк меня заметит, всяк мне улыбнётся.
Весело живется в доме у колодца.

В дверь диетической столовой
Вошёл дракон семиголовый.
Он хором «Здравствуйте!» сказал
И, улыбаясь, заказал:

...

У них закон: услуга за услугу,
Спасать друг друга, помогать друг другу.
Как жаль, что это сукины сыны,
А то б их дружбе не было цены.

Как быстро юность пролетела!
И дух уже сильнее тела.

Дымится на бархане костерок.
Конфеты на расстеленном платке.
Старик чабан, весь в белом, как пророк,
Один в песках – и пиала в руке.

Восток, Восток… Какая мысль, мудрец,
Тебя от одиночества спасёт?
Какая мысль? Ну, скажем, про овец,
Про тех овец, которых он пасёт.

Ей дали порядковый номер. Сполна,
По титулам называя,
Парадно её именуют – Война
Вторая Отечественная, Мировая.
И люди словно привыкли к ней,
Томясь повседневной бедой и славой,
Как ожиданием (столько дней!)
В вокзальной сумятице и суетне
Задерживающегося состава.

Важен опыт невесёлый.
Но, быть может, прав поэт:
Горе – жизненная школа,
Счастье – университет.

Жизнь моя лежит ещё вчерне.
Может быть, и все её тревоги
Только для того, чтобы верней
Их, созрев, оставить у дороги.

Мы ссорились, мирились
И спорили порой,
Но очень подружились
За нашею игрой.

Игра игрой сменяется,
Кончается игра,
А дружба не кончается,
Ура! Ура! Ура!

Налево зима, направо весна.
Мы с папой идём покупать семена.
Сосульки сверкают. И радостно мне
По солнечной, мокрой шагать стороне.
Аптека с ажурным чугунным крыльцом.
За не магазин с пожилым продавцом.
Как в праздник, толпа в магазине семян
Старик продавец говорлив и румян.
Сюда, как на почту, приветы пришли
Весенней земле от осенней земли.
В пакетиках пёстрых шуршат под рукой
Петунья и репа, морковь и левкой,
Всё то, что накормит и взгляд усладит,
Чего наша почва без нас не родит.

Я – красивая закладка.
Я нужна вам для порядка.
Зря страницы не листай.
Где закладка, там читай!

За уши зайца
Несут к барабану.
Заяц ворчит:
– Барабанить не стану!

Нет настроения,
Нет обстановки,
Нет подготовки,
Не вижу морковки!

В лесу недолго до беды,
Но заяц — не простак.
Умей запутывать следы —
Вот так!
Туда, сюда петляет след,
Вперёд, назад и вбок.
Где заяц был, там зайца нет.
Прыг-скок!

В далёкий лес ребят орава
Давно с лукошками ушла.
А малышей ждала канава.
Там тоже ягода была.

...

Ах, сколько звёзд зимой, в ночи морозной,
Открыто детям! И ещё не поздно.
Ещё не скоро скажут: «Спать пора!»
И только начинается игра.

Совсем иначе светят звёзды летом.
Для малышей те звёзды под запретом .
До времени они утаены.
Их видит юность. Детство видит сны.

Сегодня вышел я из дома.
Пушистый снег лежит кругом.
Смотрю – навстречу мой знакомый
Бежит по снегу босиком.

И вот мы радости не прячем.
Мы – неразлучные друзья.
Визжим, и прыгаем, и скачем,
То он, то я, то он, то я.

...

Пулемётчицу мама играла,
А у сына душа замирала.
До чего ж весела и смела
Пулемётчица эта была.

...

И стукнет нам по семьдесят пять лет,
И оба мы когда-нибудь умрём.
И скажут люди: «А старушки нет,
Ушла она вослед за стариком».
Но скажут ли, что я недаром жил
И голос мой услышала страна?
Я столько раскопал чужих могил,
А собственная всё-таки страшна.
Когда бы смерть не принимала мер
Чтоб новое могло творить и жить,
Как всем успел бы надоесть Вольтер,
Уж о других не стоит говорить.
И всё ж, не устарев, живет поэт,
Которого давно на свете нет.

Садились мы за шахматы, бывало.
Одной доски стратегам было мало.
И гордая отточенная рать
Судьбою человечества играть

...

Идёт прогулочный баркас
Вдоль голубого мыса.
Семь чаек вьются за кормой
И две над головой.
А с берега глядят на нас
Дворцы и кипарисы.
А с горизонта мчится вал
К черте береговой.

...

Не подлесок на всё готовый,
В тень берёз, будто тень, пролез
Этот лес – он уже еловый,
Он уже не берёзовый лес.

Если где-то нет кого-то,
Значит, кто-то где-то есть.
Только где же этот кто-то,
И куда он мог залезть?

К братишке на базаре цыганка подошла,
По волосам кудрявым рукою провела:
«Пойдёшь ли, кучерявенький, в мой табор кочевой?»
А мне и не сказала цыганка ничего.
А мне бы стук телеги, тугой палатки кров,
Дороги без дороги, ночлеги у костров.
Гадалка недогадлива, наверное, была
И главного бродягу с собой не позвала.
А может, догадалась, но звать не стала в путь:
«Побудь ещё с братишкой и с матерью побудь».

О, как с тобой мечтали мы когда-то!
Их было столько, замыслов и грёз,
Что, может быть, по тысяче на брата
Мечтаний тех исполнилось всерьёз,
Хоть их не сразу в памяти находишь.

...

Как изучают жизнь акул,
Привычки, нравы и повадки?
А вот как: крикнут «караул»
И удирают без оглядки.

Как много стало молодёжи!
Нет, это сам я старше стал.
Ведь многих, будь я помоложе,
Я б молодыми не считал.
Нет, я поэт ненастоящий,
Я всё на свете упустил.
О молодости уходящей
И то в свой срок не погрустил.
А как грустят по ней поэты
Лет в двадцать или в двадцать пять!
Теперь не про меня всё это.
Теперь мне нечего терять!
Как много стало молодёжи!
День ото дня, день ото дня
Мир делается всё моложе
И всё новее для меня.

Как хорошо уметь читать!
Не надо к маме приставать,
Не надо бабушку трясти:
«Прочти, пожалуйста, прочти!»
Не надо умолять сестрицу:
«Ну, прочитай еще страницу».
Не надо звать,
Не надо ждать,
А можно взять
И почитать!

Капля в паутинке-гамаке
На кусте иссохшего репья
Блещет и дрожит на ветерке,
Будто в ней вся ценность бытия.

То она алмаз, то аметист,
То она опал, то изумруд.
Пёстрый дятел, цирковой артист,
К нам слетел и покачался тут.

...

Я – малютка карандашик,
Исписал я сто бумажек.
А когда я начинал,
То с трудом влезал в пенал.
Школьник пишет и растёт,
Карандаш – наоборот.

Сарай, а в нём карета.
И кто пришёл в музей,
По корешку билета
Того пускают к ней.

Я сел в неё без спроса,
Забился – и молчок.
Огромные колёса.
Высокий облучок.

Я стал чуть-чуть смелее.
Качнул её. И вот
К Петру на ассамблею
Она меня везёт.

В лужах картинки!
На первой – дом,
Как настоящий,
Только вверх дном.

Вторая картинка.
Небо на ней,
Как настоящее,
Даже синей.

...

Над бумажным над листом
Машет кисточка хвостом.
И не просто машет,
А бумагу мажет,
Красит в разные цвета.
Ух, какая красота!

Ключик, ключик, родничок,
Чистая волна!
Чей-то круглый кулачок
Звонко бьёт со дна.

В дверь вошло животное,
До того голодное:
Съело веник и метлу,
Съело коврик на полу,
Занавеску на окне
И картинку на стене,
Со стола слизнуло справку
И пошло опять на травку.

Потеряла девушка перстенёк
И ушла, печальная, с крылечка.
А спустя тысячелетье паренёк
Откопал её любимое колечко.
Я б и рад ей то колечко возвратить,
Да не в силах… Время любит пошутить.

Кому двенадцать лет, тот в детский сад
Ходил тысячелетие назад.
Об этом самом детстве золотом
Он вспоминает чуть не со стыдом.
Забыть его скорее! Ведь оно
В геройской биографии пятно.

Я для дочери моей
Самый лучший из коней.
Я умею громко ржать
И цокать звонко.
И верхом, верхом, верхом
На коне своём лихом
Так и носится
Наездница-девчонка.

...

Если кто-то с места сдвинется,
На него котёнок кинется.
Если что-нибудь покатится,
За него котёнок схватится.
Прыг-скок! Цап-царап!
Не уйдёшь из наших лап!

Мир тебе, таёжная кочка,
Угощенья бесплатного точка.

Голубика синеет с кусточка,
У брусники румяная щёчка.
Светлый гриб-моховик.
Тёмный гриб-боровик.
Мох болотный,
Горячий, потный,
От лесной мошкары щекотный.

...

Был у кошки сын приёмный –
Не котёнок, а щенок,
Очень милый, очень скромный,
Очень ласковый сынок.

Без воды и без мочала
Кошка сына умывала;
Вместо губки, вместо мыла
Языком сыночка мыла.

...

Итак, беру я ножницы,
Гребёнку и халат.
Сидит, как в парикмахерской,
Мой пятилетний брат.

И просит он все локоны
Остричь до одного,
Чтоб женщины в покое
Оставили его.

Схватили, разули,
Раздели тебя без стыда.
Ты брошен в корыто,
На темечко льётся вода.

Ты всё принимаешь,
От мыла глазёнки зажмуря,
И мамины руки
Играют тобою, как буря.

...

Вдруг на кого-то причуда нашла:
– Куча мала!
Бой! Нападение из-за угла!
Куча мала!
Валим и валимся. Ну и дела!
Куча мала!
Ни у кого ни обиды, ни зла.
Куча мала!
Всех примирила, от драки спасла
Куча мала!

О радость жизни, детская игра!
Век не уйти с соседского двора.
За мной являлась мать. Но даже маме
В лапту случилось заиграться с нами.

Чего ж ей, великанше, делать тут?
В неё ж мячом всех раньше попадут.
Кидать кидали, да не попадали.
И к ужину обоих долго ждали.

Лёд на лесных дорожках.
Осины в красных серёжках.
Ивы в белых серёжках.
Берёзы в жёлтых серёжках.
Только на них и одёжки,
Что вот эти серёжки.
В лужи толпою глядятся,
Как в хороводе кружатся.
Лужи с мраморным донцем,
Каждая с собственным солнцем.